Аделаида Сигида
Мои встречи с телевизором
Передовые способы создания уныния, страданий и тоски
Попробуйте решить вопрос, что считать самой русской вещью на свете, и вы не найдете ответ даже в интернете. Только разброд и шатание — то ли валенки, то ли водка, то ли салат оливье.
Чтобы окончательно не опуститься и спастись от муки выбора, давайте хотя бы на время чтения этой заметки договоримся, что по-настоящему русская вещь только одна — телевизор. Конечно, формально телевидение изобрели все, кроме русских, но только русские смогли найти подлинный смысл этого изобретения. Телевизор — это отнюдь не устройство для приема и трансляции звука и изображения. Это бытовое приспособление для создания страданий и тоски.Зачем русские люди смотрят телевизор? Не удовольствия же ради, не знания для. Сидя у телевизора, они испытывают боль, терпят ее и готовятся спасти мир. Неудивительно, что своих детей русские люди не сразу допускают к этой взрослой работе.
«Кто смотрит телевизор, вырастает дураком», — говорила мне моя бабуля, когда я еще только вступала в жизнь.
«А как же ты?» — спрашивала я испуганно.
«Я уже выросла, мне нечего терять», — отвечала бабуля, готовясь испытать воздействие голубого экрана.
В семь вечера с работы приезжал папа, он ел щи и макароны, а потом вся семья усаживалась в креслах перед телевизором — одна я была лишена этого таинства жизни. Меня отправляли спать. Сквозь дверь я слышала радостные бормотания, смехи и вздохи. Я плакала, уткнувшись в подушку.
Мне представлялся генерал, который когда-нибудь в будущем прискачет ко мне на белом коне с огромным телевизором в руках и подарит мне коня и телевизор. Я представляла себе брата, который стучится в нашу генеральскую дверь.
«Кто еще?» — недовольно спрашиваю я.
«Это я, — плачет брат. — Твой брат. У нас сломался наш старый „Горизонт“. Пусти меня, пожалуйста, посмотреть свой генеральский телевизор…»
«Прочь!» — кричу я, и конь с генералом заливисто ржут.
В школьном возрасте мне разрешили смотреть телевизор до десяти часов вечера. Однажды там показали гимнастику.
«Я тоже хочу в гимнастику!» — заявила я.
Это сразу поставило семью на грань между отчаянием и позором. Мама повела меня в гимнастику, там как раз шел набор. Мы сидели перед дверями, куда заходили девочки с мамами, а через минуту они выходили оттуда все в слезах. Часы тикали. Тревога и волнение приходящих смешивались с горем и слезами выходящих. Телевизор делал свое безжалостное дело. Наконец на гибель надо было идти и мне. В испытательной комнате сидели несколько злых теток. Они стали выкручивать мне руки и ноги. Я плакала.
В начале 1990-х на руках у моих родителей оказалось какое-то количество денег.
«Берем!» — неожиданно сказали тетки.
По дороге домой мама сияла, как олимпийская символика. Все соседи и знакомые были оповещены, что я — чемпионка мира. До трагедии оставалось немного. Уже на первом занятии я передумала заниматься гимнастикой. Мама плакала по дороге домой. Тушь стекала с ресниц в предосенние лужи. Россию ждал дефолт.
«Давай купим ковер», — предложила мама.
Родители побежали по магазинам, но ковров там уже не было. Лишь в одном магазине на кассе висели три пары женских панталон. Родители купили панталоны. Но деньги еще оставались. Тогда папа сел на поезд и поехал к себе на родину, в Ставропольский край. Там он купил несколько мешков муки, ведро грецких орехов и телевизионную колбу.
«Представляешь, какая удача, — говорил папа маме по телефону. — Колба! Для телевизора! Новая! Я замотал ее подушками и везу».
«Зачем нам колба?!» — кричала мама в трубку. Папа отвечал, что больше ничего нет, только сало.
«Нашему „Горизонту“ уже 25 лет. Мы поменяем в нем колбу и будем смотреть его еще 25 лет!» — это был папин план на следующие четверть века страданий.
Мама была после операции «на венах», а мне было 14 лет. Мама велела мне ехать встречать отца, который приезжал в Москву ночным поездом. Папа нагрузил меня мешками с мукой и орехами, и мы поплелись на первую электричку на Казанский вокзал. Ждать было несколько часов. В зале ожидания к нам подошел молодой человек.
«Что везешь, отец?» — спросил он.
«Колбу».
«Ну-ка, давай ее сюда», — молодой человек взвалил себе на плечи нашу колбу в подушках и исчез в недрах вокзала.
К нам подошел негр.
«Доллары», — бормотал он.
«Американец», — шепнул мне папа.
В те годы обменных пунктов еще не было. У отца оставалось еще несколько накопленных зарплат. Их хватило на то, чтобы купить 20 долларов.
«А где же колба?» — спросила нас мама удивленно, открывая дверь.
«Я решил обменять колбу на доллары, — выкрутился папа. — Без долларов теперь никак».
Он достал заветную бумажку. Мама посмотрела ее на свет. Это были первые доллары в нашей жизни, которые мы видели не по телевизору.
«Настоящие! — улыбался папа. — Взяли у настоящего негра».
Черные дни полетели один за другим. Зарплату отцу не платили уже полтора года. Когда стало совсем невмоготу, родители достали спрятанные доллары. Папа пошел с ними в банк. Там сказали, что доллары фальшивые.
Примерно с этих пор я стала сторониться телевизора, но, сколько себя помню, он всегда оказывался сильнее и вмешивался в нашу жизнь. Однажды на телевизоре стояла любимая мамина ваза, и на нее прыгнула моя любимая кошка. Ни вазы, ни кошки с тех пор не стало. Потом приезжал из Крыма дядя Вова, он любил раскачиваться у телевизора в кресле-качалке. В результате он уснул, упал и, пока я бегала за помощью, бесследно исчез. Только через три дня мы нашли его с сотрясением мозга в Коломенской районной больнице.
После того как сломался «Горизонт», были еще «Витязь», «Голдстар», «Сони» и еще один телевизор, который я называла Мишей. С Мишей я разговаривала о своем будущем, но в тот самый момент, когда он должен был пообещать мне выгодное замужество и уверенный карьерный рост, Миша сломался. Попытки починить его не увенчались успехом — продавцы Миши разорились, и гарантия, как и жизнь, потеряла смысл.
В конце концов я устала плакать и молодеть, переехала в село Кузяево, а обычное телевидение закончилось, осталось только цифровое. Подключить его мы с папой не смогли. Я, конечно, стала звонить на горячую линию, требовать волонтеров, которые умеют справляться с этим типом человеческих страданий и подключать цифровое вещание в отдаленных частях света.
«А вы престарелая? — спросили меня на горячей линии. — Наши волонтеры выезжают только к пенсионерам».
«Пока нет, — честно призналась я. — Но у меня на этот случай припасен папа».
«А он одинокий?»
«Он самый одинокий человек на Земле!» — заверила я.
«Тогда ему надо собрать справки — из ЖЭКа о том, что у него нет задолженностей, принести справку из пенсионного фонда о доходах, из соцзащиты о семейном положении, из МФЦ о том, кто еще прописан… В течение трех месяцев мы рассмотрим его справки, и если он к тому времени не подключит цифровое телевидение и не умрет от старости, то мы направим к нему волонтера, если это решит специальная комиссия».
…В один прекрасный день каждый русский человек умирает. Когда это происходит, его забирает к себе телевизор, чтобы транслировать потом жизненный опыт, сомнения и скорбь поколений. Или на том свете другая программа передач?
Поглядим.
Свежие комментарии