Дневник Веры Тарасенко III

Весна

Запись III. Цена ошибки

Признаюсь, мне потребовалось много времени, чтобы перестать винить участкового доктора за ее некомпетентность. И я до сих пор не могу спокойно думать о том, сколько еще таких, как я. Скольким еще поставили диагноз ОРВИ и отпустили? Сколько еще «статистических» смертей происходит во всех наших регионах от «гриппа», «ОРВИ», «ОРЗ», тогда как истинный диагноз – иной?

И скольким еще рекомендовали посетить гематолога, когда у них будет время, а у него – запись на свободное время? Сколько еще у нас таких врачей, которые «не хотят пугать»?

Лично я и моя семья смогли оценить ситуацию почти моментально. Мы не ждали месяц, чтобы оказаться на приеме у районного гематолога. Мы доказывали людям в белых халатах, что мне необходимо лечение. Нет, мы не боролись! Мы из числа «мирных жителей», мы не воюем и не боремся, это ведь не война.

Однако мы защищаем себя и свое право жить. Очень легко перейти грань между «нагнетаешь ситуацию» и «борешься за свою жизнь», если ты не медик. Интернет переполнен противоречивой информацией, а твое состояние здоровья – нетипичное. Нечасто в твоем окружении встречаются люди, которые перенесли онкозаболевания, да и онкология разная… Одних только лейкозов – десятки видов.

Теперь я многое знаю о лейкозе. Но только о своем, остром миелобластном лейкозе. Вряд ли моя история повторится с кем-то точно так же. Но точно могу сказать вам, что, получив ответ одного доктора, не стоит полагаться лишь на него. Каким был он ни был, постарайтесь получить второе мнение. Пусть оно будет платным, пусть в другом городе, но второе!

Дальше я расскажу свою историю лечения. Но это только моя история, мои эмоции и вера в чудо. Ведь с самого рождения мы и есть – Чудо. Тем более если вас, как и меня, зовут Вера.

Лечение началось в единственном в Симферополе онкодиспансере. Почему мы не выбрали Москву, Питер или другой крупный город, в котором есть центры, специализирующиеся на гематологии? Не могу ответить. Мной двигал внутренний страх, в ушах звучали слова доктора «нельзя медлить». Сейчас, если спросить меня: «Где лечиться?» – я сразу посоветую уехать в другой город, например в Питер, в Москву. В крупный федеральный центр.

В местном диспансере не случилось ничего. Не случились необходимые исследования, не случились разъяснения врача по поводу моего заболевания, не было рекомендаций по поводу дальнейших действий и перспектив. Мне только сделали первичную биопсию костного мозга из грудного отдела: она показала, что бластов во мне 92%. Там же мне поставили диагноз «острый миелобластный лейкоз». И начали лечить по принятому международному протоколу «7 + 3». Семь дней курс химиотерапии, потом три недели восстановления. Потом следующий курс. С марта по май 2019 года я искренне верила, что это то что надо. Главное, меня лечат!

Опущу свои эмоции по поводу состояния отделения, палат, питания, обеспечения медикаментами и т. д. В конце концов, не в отель приехала. Подумаешь, штукатурка сыплется с потолка и один туалет на весь этаж… Мне важно было лечение, я доверяла этим людям.

В симферопольском онкодиспансере я прошла два курса химиотерапии. Оба с температурой под 40 °С и осложнениями. Неважно! Примерно в середине второго курса анализ показал, что бласты снизились до 4%. Моей радости не было предела. Я с самого начала была настроена на положительный результат, не сомневалась, что вылечусь. Но чтобы так быстро! Я начала донимать доктора вопросами: что делаем после второго курса, куда мне обращаться для трансплантации костного мозга – ведь мои результаты означали ремиссию. Но врач ответил: «По протоколу полагается восемь курсов химиотерапии. Мы должны пройти как минимум четыре».

Как так? Почему? Уже ведь все хорошо? С этим мешком вопросов, на которые никто мне не ответил, я осталась в больнице на все майские праздники. Из персонала были только дежурные медсестры – те самые, что пару месяцев назад говорили нам с мужем, что у меня все хорошо и принять меня они не могут, потому что отделение плановое.

Очень бы хотелось, чтобы врачи сами подробно рассказывали о лечении и болезни, говорили, что происходит, что будет дальше и почему сейчас лучше действовать именно так. Нам это просто необходимо, а когда этого нет, очень тяжело.

Выигрышный билет мне выпал в один из трех рабочих дней перед 9 мая. Оказывается, из Санкт-Петербурга, из НМИЦ онкологии имени Н.Н. Петрова, прилетал с проверкой врач, который курирует онкологические клиники, в том числе и наш диспансер. Когда важный человек улетел обратно, доктор пришел ко мне и сообщил, что моя история болезни заинтересовала центр. И если я хочу, он может дать мне контакты доктора, а я уже сама могу с ним связаться, описать ситуацию и спросить о трансплантации. Пишу это и в очередной раз улыбаюсь, вспоминая это безумие. Пациент сам должен описать неизвестному доктору свое состояние и историю болезни, толком не понимая даже своих анализов.

Но тут, как и в случае с состоянием отделения и палат, для меня не было важно, к кому я должна обратиться и что сделать. Мне было важно только одно: вылечиться!